stolas  » столас
helluva boss » адский босс

original

личное - не публичное!

твинки Роу, Олег, Микки, Эйден

персонаж по заявке -

связь -

пост

в этом городе нервных танцев
слишком мало солнечных дней,
я хотел бы в нем остаться,
но уйти оказалось верней,
чтобы боль вытекала горлом,

сигарета тлела, тлела - жгла пальцы. виктор привычно ругнулся, хотя вместо боли почувствовал только укол - такой знакомый, такой "обрати внимание: ты должен страдать".
если бы каждый раз о велесе предупреждал этот укол, то живого места бы на нём не осталось: весь в дырках был бы, как тот дуршлаг, через который они с семёном промывали песок в надеждах найти золото. блядорудники прошлых лет, наивная молодость, когда вий только учился быть виктором. золотая лихорадка момента, когда даже бессмертный вёлся на россказни. лишь бы выдохнуть пыль и пепел из грудины, ощущая, как разваливался, как изнутри тлел (даже сил гореть не оставалось).

кокос дорожками на стекольной столешнице - и гришка захихикал, взвился измылённой тушей, измученный жаждой и тоской. виктор, живущий и жующий это крошево костяное, отвёл полы тяжёлого плаща, осторожно запуская ноющие кисти рук в карманы брюк. боль вела его в кабинет, чуйка тянула за нервы, за нить - дзынь-дзынь. ощущение непоправимого давило изнутри; он чувствовал себя распоротым, истекающий, алый - паром в воздух взмывающий.

слышишь, слышишь...
И под кожей — не кровь...
вода.

он улыбнулся. это не его стезя: кокос, плавающий взгляд, дурман в голове. его - кричащие, изломанные тела; мясо, сладкое от задержавшейся в нём смерти.
это всё - он.
разрушение - это не где-то.
это что-то, что случилось уже.
он разрушался. сам того не ведал, но в погоне за моментом, путался в истине. велес, который должен был быть рядом, стирался, как стирались у смертных их глупые и дешёвые мечты.

- он совсем того, слепой, - шепнул пёс, замирая на почтительном расстоянии. из пасти тянуло гнилью и кровью, и виктор повёл плечами, бросая взгляд из-под тёмных очков.
его не могли увидеть - и он сам видел мало. сейчас,  на изломе, виктор жил тем, что получал извне. дышал тем же воздухом, что и простой люд. смрад смерти: голод, нищета, животный ужас.

вий выпростал руки, покрытые ожогами, из карманов и неторопливо натянул протянутые ему перчатки. каждый палец под глухое хныканье гришки подтянул, поправил резиночки и оскалился.
- где контейнер с чучами, гришань?
- я-я... - он сипло застонал и пополз, норовя уцепиться за отглаженные чёрные брючины. гера оказался быстрее: ухватился за куцые патлы, намотал на кулак и потянул, не давая вырваться. - пожалуйста! я не видел!.. я не видел, куда они увезли чуч! слепой, я прошу!..

виктор неторопливо подошёл, потому что каждое движение - словно сквозь патоку, - и обхватил его лицо пальцами, закованными в кожу перчаток. очки сползли  на кончик носа.
гриша завизжал, дёргаясь. пена заструилась из перекусанных губ, веки распахнулись, а глаза - как при базедовой болезни - выкатились, надулись, став рыбьими.
- а-а-а! - крик замирал, в грудине зашумело.
виктор усмехнулся и отошёл. пальцы под перчатками жгло, кожа покрывалась волдырями, но показывать этого он не собирался.

- уберите здесь всё. чучи сдохли все - задохнулись. эти дебилы утопили ебаный контейнер. испугались, что их схватят. найдите остальных и очистите, я не хочу работать с кретинами.

виктора повело в машине.
он вцепился в кожаное сидение мерса - сука, сука, сука! - и задышал. чувствовал слабость. в яви сила вела себя непредсказуемо, и он не знал, когда в следующий раз она вцепится ему в глотку.
но сегодня он ощущал себя особенно. не так как всегда.

гера скользнул на место водителя, тактично не замечая, насколько хреново было слепому.
- вези в офис, - коротко приказал виктор, закуривая крепкую сигарету без новомодных пидорских фильтров. - мне нужно быть там как можно быстрее.
- есть, шеф.

[...]

так не вздрогни, когда из ножен
кто-то в зале вынул клинок,
улыбнись всей открытой кожей —
эта боль лишь сбивает
с ног!

виктор привёл себя в порядок. виктор - не виктор.

вий

- не должен был, - скупо. улыбка не коснулась губ. вий выглядел как человеческий мужчина пятидесяти лет. чувствовал себя старше. дымилась грудина: раньше там тлело, но теперь запылало. - не должен ли? - почти пропел; улыбка, гадкая, липкая, чужая, исказила губы, смыла человечий лик.
смотрел снизу вверх.

самая дикая боль - самая личная. эта драма, право, была настолько смешная, что вий сам себе не верил. этот мальчишка, наглый и дерзкий, испытывал его.
и вий, что привычно, вёлся, потому что иначе задыхался бы в яви, лишённый своего воздуха. но это... хотелось ладонь на бедро положить, сжав тугие мышцы, не давая двинуться.

...в поезде мы просто пассажиры плоти, на перроне — души, паром на стекло.

с
к
у
ч
а
л

он выдохнул - рвано, болезненно. пузыри под перчатками обработал почти сразу, но боль была иного толка. родная, привычна(я), сотканная из чужого пренебрежения и жадности.
велес был так жаден, так хапал и ртом и жопой, что не видел: терпение вия было на исходе. вера, что раньше была безоговорочна, с каждым разом становилась всё более хрупкой.

поэтому вий выбрал самое правильное: он не сделал ничего из того, о чём думал. почти. только вскинул взгляд, спрятанный за привычными очками, не открывая взор велесу.
знак - ты переходишь границу. но пока непонятно - насколько сильно.

что ты будешь делать, когда твой дом превратится в содом, вий?

_терпеть//сломаться_

что выбрать - покажет время.

- рассказывай, - коротко, словно каркнув, сказал. потому что больше - изо рта дым пошёл бы.