Санзу стоял перед домом Мучо и смотрел на окна последнего третьего этажа, единственные, где не горел свет. На город опускались сумерки и дул ветер, раздувающий длинные розовые волосы, уже выцветшие после последней покраски.
После того как Мучо арестовали, а его квартиру опечатали, у Санзу больше не было возможности жить в ней, но он все равно упорно приходил под ее окна, стоя там по несколько часов, как верный пес, ждущий своего хозяина, который вот-вот вернется. Но никто не возвращался. Мучо крепко вляпался, и в этот раз похоже надолго.
Чувствуя смятение, Харучие курил. Правда, сигареты вызывали еще больше тревожности, но прекратить он не мог, это действие было единственным, что его хоть как-то заземляло, когда твердой почвы под ногами не было. Он не жил последнюю неделю, лишь существовал.
Никакого плана у него не было, дороги назад домой, откуда он ушел несколько лет назад, тоже. Такеоми бы обязательно принял его обратно, это вообще была цель его жизни — вернуть брата в семью, но Санзу лучше бы пошел и прыгнул с моста в реку, чем вернулся. Такеоми был монстром в обличии человека, и сколько Харучие себя помнил, тот никогда не менялся, даже спустя столько лет, когда шрамы его младшего брата побелели от времени, перестав болеть.
О том, чтобы идти к Майки, тоже не могло идти речи. Несмотря на их общее прошлое и дружбу, Санзу чувствовал себя слишком стыдно, чтобы умолять не выкидывать его из Тосвы. Без Мучо его дни в банде были сочтены, это не было чем-то удивительным, ведь он всегда был слишком диким и нелюдимым, слишком уродливым, никто не хотел с ним общаться, а уж тем более заводить дружбу. За годы нахождения в банде друзей, даже близких знакомых, у Санзу так и не появилось, поэтому просить помощи и надеяться было не на кого.
Всю эту неделю он жил в заброшенном ангаре, где они с Мучо время от времени проводили пытки, спал на старом продавленном матрасе, заляпанном запекшейся кровью, уговаривая себя, что такой образ жизни временный, скоро он придумает, что делать дальше.
Решение не пришло к нему сразу, и, честно говоря, далось очень тяжело. Пусть в Тосве его и не жаловали, зато Санзу чувствовал там себя на своем месте. Ему было приятно быть причастным и делать общее дело, пусть даже если его работа была незаметной и слишком грязной, а усилия не оценены по достоинству. Теперь же, когда этого не стало, он чувствовал, насколько сильно опустошен. Буквально выпотрошен заживо.
Автобус в Роппонги ходил от остановки у дома Мучо примерно каждые пятнадцать минут. Докурив сигарету, Харучие бросил ее под ноги, наступив носком тяжелого не зашнурованного до конца ботинка, раздавив и затушив.
Роппонги принадлежал братьям Хайтани, слава о которых шла дурная. Все, что происходило в Тосве, могло показаться детским садом, по сравнению с тем, чем занимались братья в своих владениях, но Санзу это не пугало. Ему нужно было место, которому он мог бы служить и куда мог бы возвращаться. Ему нужен был дом.
Дождавшись автобуса, он зашел в него и забился в угол в самом конце, натянув капюшон толстовки на голову и подняв маску, скрывающую шрамы на лице, по самые глаза. В толпе людей не привлекать к себе внимание Харучие было комфортнее всего, тем более в месте, куда он направлялся, это было лучшей тактикой, чтобы не быть обворованным или убитым.
Спустя сорок минут Санзу был на месте. За это время уже стемнело, улицы Роппонги опустели. Туристы сюда не совались, чтобы не нажить проблем, а местные, не связанные с бандой, благоразумно сидели дома, поэтому парней Хайтани найти было не трудно. Те собрались вокруг подожженной мусорки по другую сторону заброшенных железнодорожных путей. Ничего особенного они не делали, просто валяли дурака. Подойдя ближе, Санзу понял, что они примерно одного возраста, поэтому справиться с кем-то из них будет нетрудно.
Заметив приближение чужака, вся четверка заняла оборону и ощерилась, как стайка бездомных псов.
— Ты кто такой и чего тут забыл?
Харучие был одет в спортивные штаны и толстовку, на нем не было ни форменной куртки Тосвы, ни других отличительных знаков, по которым его могли бы идентифицировать как врага, поэтому на него не кинулись толпой сразу, решив уточнить, откуда он.
— Я ищу братьев Хайтани. Говорят, они где-то здесь.
— Ран и Риндо не любят, когда к ним ходят без приглашения. Они тебя звали?
— Нет, — покачал головой Санзу, не сдвигая маску с лица и не снимая капюшон.
— Тогда пошел нахер, — тот, кто говорил с ним, грубо махнул рукой, но Харучие даже не двинулся с места, упрямо сдвинув белые брови.
— Я не уйду, — настоял он на своем. Тогда четверка переглянулась, один из них кивнул другому, и тот вышел вперед.
Санзу понял, что это значит. К драке он был готов всегда, поэтому сделал ответный шаг навстречу и прыгнул на соперника, когда тот полетел на него с кулаками.
Из-за комплекции, у Харучие не было преимущества, но и явно он тоже не проигрывал, ему просто повезло оказаться сверху, когда они оба упали на землю, подняв пыль.
Оседлав оппонента и схватив за шею, Санзу стал бить того кулаком по лицу, делая это до тех пор, пока его не стащили, грубо отшвырнув в сторону.
— Ладно, все, хватит! — Громко объявил главный из четверки. — Мы отведем тебя.
Они сдержали слово, заведя Харучие в самую глубь района, петляя по улочкам, сворачивая на перекрестках. Братья Хайтани нашлись в одном из заброшенных зданий. Они выделялись среди толпы молодых людей, лояльных им, поэтому узнать их было нетрудно.
Когда Санзу и его провожатые зашли, все громкие голоса смолкли и по толпе прокатился шепоток. Раскосые глаза старшего Хайтани заинтересованно сощурились, по непроницаемому и флегматичному лицу младшего было трудно что-либо понять.
Не дожидаясь новых вопросов о том, кто он, Санзу снял капюшон, встряхнув розовой головой так, что волосы рассыпались по плечам, и стянул с лица маску, опустив ее под подбородок.
— Они знают меня, — прежде, чем обратиться к братьям, негромко объяснил Харучие четверке пришедших с ним парней, которые все еще были рядом.
— Что нужно, чтобы присоединиться к вам?
